Скади Рэдвальд | Skadhi Redwald
папина принцесса


Milly Alcock

18 | человек | Вальден

••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Образ персонажа

Белое и серебро, говорят, это цвета Таламара. Белое и серебро - вплетены в волосы молодой наследницы. Наследницы ли? Отец, явно, хотел бы таковой её считать. Сама же Скади хочет быть собой - пускай и не знает, кто она такая. Но она ищет и не прогибается ни под чужие ожидания, ни под чужие принципы. Хочет свою серенаду спеть, не написанную пока.

Возможно, в каком-то смысле ей хочется считать себя избранной. Таламаром ли, что вплёл свои цвета в её волосы, или же Гвенной, что вложила свою звёздную ночь в её душу, это уже не важно. Только у избранных может быть столько храбрости. Только у них - столько уверенности. В её взгляде - мудрость матери и решимость отца. И холод горных ледников, которые она хоть раз хочет увидеть собственными глазами.

Всё, для чего ей не хватает опыта - компенсирует прытким умом и феноменальной памятью. Пожалуй, единственный человек, которому трудно выбрать меж горными массивами и пыльными библиотеками - а Скади, конечно же, и не выбирает. Она читает о созвездиях под ярким светом полной луны. Оставляет зелёные травяные разводы на шершавой поверхности тома истории. Знает, что отец её простит. Знает, что он никогда не смог бы на неё действительно злиться. Знает, что иногда всё, что нужно для его улыбки - надеть на его голову винок из лесных цветов. Или рассказать ему об истории, которая давно уже покрыта слоями мифов.

Скади дышит природой, живёт для природы - наполняет себя ею как опустошённый сосуд. Раскрывает свои руки под тяжёлые капли ливня, падает на спину в изумрудные травы и прыгает со скалы в синеву горных озёр. Она закрывает глаза и видит перед собой небеса. И засыпает, словно бы под громовыми тучами. Любой предмет - от математики до поэзии до древней магии, даётся ей невероятно легко - но чаще всего Скади думает о географии. Особенно о картах, где линии прерываются неизвестностью. О тех местах, в которых ещё никто не был. О тех окрестностях, в которых никого не пускают. Может, если пройти достаточно далеко, то на её пути - наконец-то - появятся драконы.

Но сейчас она драконов рисует только на своих тонких мальбертах.

Её дом никогда не станет для неё клеткой - потому что её клетку не закрывают. Потому что в её клетке люди, которые ей дороги. Семья - семья превыше всего. Даже тогда, когда та самая семья режет друг-другу глотки. Неужели корона стоит того, чтобы убить? Неужели слава стоит того, чтобы убить? Деньги? Признание? Нет. Убивать Скади готова только для спасения другого человека. Спасения своей семьи.

Но что она знает о смерти, право? Что она знает о том ощущении, как от твоего удара на землю оседает чужое тело? Пока что ничего - и не стремится узнавать. Потому что Скади - со своим стальным хребтом и обсидиановой волей - в первую очередь человечна. И к близким, и к народу, к которому она так часто сбегает. Скади видит себя одним целым с людьми, что вложили в её семью свою веру - и она готова их защищать. Таков, в конце-концов, её долг. Её бремя. То самое, которое Скади не хочет на себя принимать.

А правда в том, что Скади - прирождённый лидер. С сердцем в правильном месте, решительным характером и мгновенным принятием решений. Вот только ей не нужная эта корона. Ей не нужны эти дворцы. И ей не нужно это золото. Если бы она хотела, она бы была путешественницей. Вот только знает, что этого ей на картах не было предрешено.

Скади верна до последнего и самоотверженна без остатка. Борется за то, что ценно. Спасает тех, кто рядом. Идёт по пути, который считает правильным, и не боится ветра, что пытается сбить с пути. А что ей бояться ветра? Из всей стихийной магии, которой её успели научить книги и учителя, ветер поддавался ей проще всего.

Дополнительная информация

• Скади достигла среднего уровня владения стихийной магией и проявляет к ней наибольший интерес.
• Высокие навыки выживания на природе и умения приготовить еду из какой-нибудь травы. При всём при этом - низкие навыки выживания в собственном замке и полное неумение приготовить себе горячий шоколад на кухне.
• Обладает базовыми навыками обращения с кинжалом и средними навыками обращения с охотничьим луком. Великолепно ездит верхом.
• Левша.
• Ходячая энциклопедия, но знания свои предпочитает держать при себе.

Планы игру, пожелания по сюжетам и игровые табу

• За любой кипиш кроме голодовки. Я не всегда сильно инициативна но готова идти по любым рельсам
• В принциипе отыграю что угодно если сделано адекватно - просьба не убивать и не калечить.

Что делать с вашим персонажем в случае ухода с проекта

• Я никогда не пропадаю навсегда, пните и я вернусь.

Пример поста

Искренность не спасает, не помогает, как это бывает с мнительными и доверчивыми. Она бьёт по щеке. Коцает кожу и задевает что-то ещё, спрятанное под толстым слоем непричастности. Поддевает внутренности, вешая их на крючок. Джеймс искренности не боялся никогда — пускай и обладал талантами погребать её под слоями мишуры и бархата.

Но не сегодня. Сегодня — он как скукожившийся лист в середине сентября. Сегодня — он как пересохший ручей, от которого осталась лишь слякость и тина на том, что когда-то было днём. Сегодня он казался забитым, померкнувшим, помятым. Можно было бы сказать, что тенью того, кем он когда-то был. Но это было бы неправдой, конечно.

Эрибет знает, заглядывая в его посеревшие очи, что он — такой же, как и был. В нём не погибло и тени, и намёка. Сейчас он был больше Джеймсом, чем когда-либо. Сейчас она видела его живым, настоящим, — искренним. Уязвимым. И именно в этой уязвимости сила его блистала подобно яркому солнцу. Пламя свечи всегда горит ярче в темноте.

Именно такой, наверное, Джеймс видел и Эрибет в день их первой встречи. Изменилось слишком многое. А казалось, что совершенно ничего.

— Объявите о независимости от Империи.

Позвоночник напополам — правду наружу.

Большой карточный домик покачнётся, как от внезапного сквозняка, и осыплется наземь, перемешивая каждую из мастей и скашивая ранги. Смазанные картинки выпадут из своих прямоугольных оправ, и краска на символах пойдёт разводами, будто от спирта.

— Джеймс, это безумие, — а вот и она, Эрибет. Быть может, до сих пор в сложных одеждах. быть модет, до сих пор с женчугом и изумрудом, что играли на тусклом солнце. Может, до сих пор с золотом, вплетённым в волосы. Но зато сейчас — без намордника из уважительных экивоков. Искренняя, звонкая — сильная. Просто Эрибет. Пускай и носила тяжесть короны на своей голове. — Империя давно подходит к тому, что Церковь Судьи остаётся в меньшинстве. Понтифик меня может и не помажет, но всё, что нам остаётся — это поставить его перед фактом, что выбора у него не остаётся. Перед фактом, что он — в меньшинстве.

Он хочет, чтобы всё пало. Окончательно и бесповоротно. Потому, что только при падении можно выбить из своих лёгких стоячую воду. Только при падении Империя Меча может освободиться от трупа усопшего Императора, который провонял всё помещение.

— Достаточно нескольких переговоров, и мы останемся в большинстве. И если бы обе откажется от этого союза, то надежды на престол у нас не останется. И что тогда? Корона Империи у Фердинанда? Война на три фронта, где с одной стороны — норды, с другой — Инквизиция, а с третьей — чудовища Разлома? — Эрибет позволяет себе слабость — тонкие пальцы её чуть касаются лба, пока она наклоняет голову вбок, прикрывая глаза. Позволяя локтю покоиться на мягкой обивке кресла, в которое она опустилась.

— Мы не можем просто так убежать от этого конфликта, — потому что единственный выход — это пройти через то, чего они боятся больше всего. И потому что сдаваться — не тот способ, который им ещё был понятен.

Насколько же сильным Джеймс считал Авалон? Насколько сильным он считал Быстрицу? Насколько сильными, интересно, он считал Эрибет и Радославу?

Сама Эрибет не могла себе представить.