ХОСИ МАЦУМОТО она же РИДО  | HOSHI MATSUMOTO aka RIDO
странствующая охотница на чудовищ, наёмница.
в прошлом - генерал императорской гвардии Страны Тростника, личный телохранитель правящей семьи

tao okamoto

29 | человек | предположительно где-то в Амадии

••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Образ персонажа

• Хоси родилась в семье потомственных военачальников и воевод. Её отец был заслуженным генералом императорской гвардии, а мать - пусть и в прошлом -  носила парадную форму адмирала императорского флота. Из поколения в поколение семья Мацумото обеспечивала неприкосновенность и безопасность короны - порой ценой собственной жизни. Так, дед Хоси, погиб от отравленной стрелы, предназначавшейся императору - эту историю из уст в уста передавали от отца к сыну, от матери к дочери, наследие старейшин отражалось на фресках, портретах и гобеленах, висевших в семейных залах рода Мацумото. Хоси росла в гордости за свою семью и за свой род - с самого детства её учили дисциплине и уважению, с пелёнок она впитывала вместе с молоком матери идеалы мира, в котором она жила - как и любые другие аристократы она учила историю, литературу и письмо, училась ездить верхом, держать в руках оружие и стрелять из лука. Ей главным предназначением было стать телохранительницей юной императрицы - они были ровесницами и по старинному обычаю знали друг друга с пелёнок. Считалось, что у императора есть две руки, а его телохранитель - это ножи, которые он держит в этих руках, чтобы разить врагов, и именно так Хоси стала карающим лезвием меча в руках единственной наследницы трона Страны Тростника. Тогда она ещё не знала, что императорскому роду, как и роду их защитников, суждено прерваться на ней.

• Вся её семья изучала магию с детства - в огромной библиотеке их дома хранились записи от предшественников их времени о тончайших материях стихийной магии. В её семье считалось, что нет лучшего оружия, чем стрела или нож, но нельзя было брезговать тем, что дает тебе сам мир и сама природа - воду (воду, из которой Хоси создавала пар и туман, она всегда носила в фляжке), землю (из-за частой работы босиком и разного рода медитаций, Хоси легко передвигается босиком и магию земли любит куда больше других стихий), воздух (именно воздух и ветер направляет её стрелы, которые, казалось бы, никогда не промахиваются), огонь (с огнём у Хоси всегда было больше всего проблем; необузданная искра рисковала стать пожаром, поэтому вся возможная огненная магия использовалась Хоси сугубо в уверенности в своем контроле). Тем не менее, магией Хоси не пренебрегает, но не выходит за пределы тех знаний, что передавались в рамках её семьи из поколения в поколение.

• Хоси по роду деятельности не предполагалось критиковать нынешнего правителя. Однако она знала, какие недовольства кипели в столице Страны Тростника, касающиеся чересчур растущих аппетитов последнего из императоров. В целом, политическая ситуация на её родине в период её бытия приближенной юной императрицы была непростая. Отец императрицы - тогдашний император - обставлял свой дворец заморским мрамором и золотом, спускал деньги направо и налево, при этом поднимая налоги до поднебесных размеров. Недовольства росли вместе с аппетитами императора, но все должны были вздохнуть спокойно в момент, когда старый император сложил на груди неживые руки. Так случалось всегда, кто-то из императорского рода организовывал головную боль для своего потомка, а затем все возвращалось на круги своя. Этот цикл потребления и жертвования существовал в Стране Тростника последние несколько столетий, обозначая саму гармонию окружающего мира - император берёт от богатой земли, а его наследник возвращает. Возможно, на эту гармонию императорского рода повлияла Катастрофа, нарушившая природный баланс.

• Императрица Яшими была Хоси подругой. Ничего в этом не было удивительного - они вместе росли, а быть фактически зеркальным отражением своей повелительницы было натурально предназначением всей жизни для Хоси. Между ними не было интриг и скандалов, только глубокое уважение и плохо скрываемый интерес со стороны императрицы в сторону своей телохранительницы. Хоси пробовала за Яшими еду, проверяла её постель на предмет отравленных простыней, закрывала её собой и чувствовала исходящую от Яшими благодарность. Со временем стало ясно - это была не благодарность. Избалованная дочь такого же избалованного отца видела в Хоси не подругу, а женщину - Хоси только исполнилось двадцать один, когда они начали делить одну постель и ночи надвоих. Яшими претил императорский долг, а Хоси претило говорить о государственной измене. Но, тем не менее, не было во всей стране человека, который знал бы Хоси лучше, чем её императрица.

• Она умерла на её руках. Яшими, бледная, наряженная в золото, украшенная вышивкой на манер драконьей чешуи, умерла на её руках от стрелы, которую Хоси не смогла отбить. Переворот разгорелся на пепелище похорон старого императора - тогда, когда новопровозглашенная императрица Яшими должна была принять обет верности стране и корону. Случившееся навсегда окрасило страницы истории Страны Тростника в алый цвет крови императрицы - род Хоси прервался, сгорев заживо в горнилле революции вместе с родом императоров - её отец, будучи тогда единственным живым её родственником, был прилюдно казнён за верность императору, пошедшего против своего народа. Яшими и Хоси должны были бежать с коронации, но в последний момент их нагнал ассасин - длинное лезвие катаны вошло ему в живот и вышло с обратной стороны. Убийца булькал, задыхался от крови, кровь текла по его подбородку, когда Хоси верхом на императорском жеребце уносила Яшими подальше от кишащего предателями и изменниками дворца. На середине пути Яшими обмякла в её руках и перестала дышать. Все это время под пальцами Хоси был мокрый от крови императорский наряд.

• Последнюю из императорского рода императрицу Яшими похоронила её телохранительница вдали от семейного склепа. Хоси помолилась за неё - за улыбчивую девушку, которая должна была вернуть баланс в Страну Тростника, но не успела. На её могиле она вырастила сиреневые ирисы и отправилась в путь без цели. Скорее всего, это был её способ погибнуть с честью - ради выживания Хоси бралась за заказы на повылазивших из недр земли тварей и упырей, надеясь, что каждый из таких заказов станет последним. Но Страна Тростника совсем небольшая. Не было ничего удивительного в том, что после нескольких лет скитаний Хоси нашли. Её могли убить и казнить, как изменницу и угрозу нынешней власти, но вместо этого с легкой руки - ни демона не лёгкой - нового правителя её наказанием стало изгнание. А от изгнания она недалеко ушла - не успев шагнуть нескольких шагов с прибывшего в порт корабля, Хоси оказалась задержана и закрыта на замок из каменного ошейника. Некогда личная телохранительница императрицы превратилась в преступницу, закрытую в Рубиконе вместе с другими такими же преступниками. В месте, где никто не узнает её настоящего имени, закончилась история Хоси и началась Ридо - ведь местные не в состоянии правильно произносить её имя. 

Дополнительная информация

• По старинному обычаю семьи носит имя небесного тела - самой яркой звезды на небосводе, которую в Стране Тростника так и называют - Хоси (яп. "звезда"). Дословно имя и фамилия означают "Пробивающийся сквозь сосны свет Звезды". Такое же имя носила её прабабушка.

• Так как традиционный язык Страны Тростника в основном состоит из метафор, в своих робких попытках говорить с местными Хоси все больше либо изъясняется чересчур высокопарно, либо никак. Основным переводчиком с "языка Ридо" на "человеческий" является сорока Шифу, который отличается особым умом и сообразительностью. Шифу стал соратником Хоси ещё тогда, когда она только получила первое звание на своем военном пути. В роду Мацумото сороки почитались - на тёмно-синем поле их фамильного древнего гебра была изображена именно сорока, символизирующая в Стране Тростника достаток и мудрость. Сороки также считались практически священными птицами - обозначая знания, которые на своем чёрном хвосте они приносили императорам из далеких земель, находящихся за морем. Шифу - не самая обычная птица, а если быть точнее, то даже не птица - а человеческий дух старого переводчика и историка в ворчливой лохматой птичке. По счастливым стечениям обстоятельств, он познакомился именно с Хоси в императорском дворце и заинтересовал её рассказами о заморских культурах. Шифу повезло, потому что тогда он пытался стащить из её волос фамильную заколку - сорочья любовь к блестяшкам никуда не делась.

• У Хоси твердые принципы и моральные устои. Она никогда не берётся за заказы на разумных существ, не разобравшись в ситуации - холодный ум важнее горячих ладоней. Убийства ради убийств не одобряет, точно так же, как и сугубо преступный образ жизни - военная честь никуда не делась, несмотря на то, что императрица уже давно погибла. Тем не менее, учитывая то, что целью всей жизни для Хоси было служение императорскому роду, после освобождения из Рубикона она ощущает себя ещё более потерянной, чем после смерти императрицы на её руках. Рубикон отчасти был её искуплением - она не сопротивлялась своему пленению, а коротала оставшиеся себе годы в тюрьме с честью военачальницы, в стороне от местных внутрисобойчиков.

Планы игру, пожелания по сюжетам и игровые табу

• Хотелось бы не совершить харакири от самурайской тоски. В идеале - обрести смысл жизни, научить дурочку-снегурочку с тяжелым сундуком жить по совести, сперва найдя у неё понятие совести. Короче, личное, сюжетное, движ, Париж, и можно без хлеба. Если вдруг дойдёт кто-то из Страны Тростника, с удовольствием поиграю восточную политику.
• Детально описанное насилие ради насилия, в том числе сексуальное.

Что делать с вашим персонажем в случае ухода с проекта

• Харакири! Шутка. Если можно не убивать, а сделать вид, что Ридо потерялась в пустынном шторме - пусть будет так.

Пример поста

- Упаси Андрасте, если девочка хотя бы на йоту так же упряма, как ты, то моему дому придётся несладко. И мне тоже. Придётся терпеть твою копию, - Жозефина с деланно плохо скрываемым недовольством - наигранным, ненатуральным - так же плохо скрывала стремительно лезущую улыбку. Гибкое плечо под теплыми губами пошло вниз, Жозефина глубоко вздохнула, утыкаясь лицом в надушенные простыни. Шокракар повезло, что Жозефина не умела ей отказывать. Может быть, и стоило бы обзавестись навыком говорить зазнобе твёрдое "нет", но не когда горячий рот находил ту самую точку на тончайшей карамельной коже, где-то под ухом, уткнувшись серым носом в теплое местечко под челюстью - ох, из Жозефины можно было верёвки вить.

Но согласие из Жозефины выбил не умелый рот любимой и не какой-то неоплаченный долг, просто... Просто то, что видела Жозефина, было почти личным. Как Шокракар бережно носила девочке еду, как учила её разговаривать на том языке, который всё никак не ложился на упрямый язык, как показывала, что мир, который Кун считал достойным поробощения, на самом деле, страннен, но любопытен и по-своему прекрасен. Может, Жозефине всего лишь казалось, но со смертью Каариса Шокракар будто бы обросла новым слоем драконьей чешуи, и если предыдущий был непробиваем, то от этого отскакивали любые стрелы и копья. Вечер от вечера Жозефина ласково наминала уставшие напряженные натруженным делом плечи и чувствовала, как зреет твердеет закалённая драконьим потрошительским пламенем тал-васготская кровь. И как смягчается в Шокракар всё, начиная от взгляда, заканчивая линией сильных плеч, когда дело касается девочки.

Опасной особи. Саирабаз.

Жозефина не видела в девочке опасность. Не видела неконтроллируемую магичку, чья магия, на деле, дикая и необузданная, как ривейнский мустанг, как разбуженная шевелениями волшебства драконица, готова разрушать до основания и сжигать города, только... ребёнка, у которого никогда не было ничего похожего на детство, у которого детство отобрали и растоптали. Видела Ариэла, который с удовольствием поедал кремовые трубочки, облизывая смуглые пальцы, когда им удавалось встретиться. Видела улыбчивую Иви, когда она вдруг переставала улыбаться. Что-то искренне нежное, сугубо сочувствующее взбунтовалось в ней ещё тогда, когда Жозефина впервые увидела щербатые губы. Такими же были губы Ариэла. Её маленький упрямый апельсиновый цветочек, чей рот также был изувечен кунарийской иглой и нитью. Саирабаз была почти их ровесницей, может на пару лет младше. А значит - она тоже нуждалась в защите.

В её защите нуждались столь многие, а для этого всего нужно было большое сердце. Сердце Жозефины было огромным.

Сироты из-под Тревизо стали её отдушиной. Стайка крохотных воронят, не умеющих летать, но так стремящихся раскрыть покрытые молочным пухом крылья, они учились писать и читать под чётким надзором Жозефины, они оказались под её протекцией случайно, но так и остались там, потому что выступившая против Катарины женщина не позволила старой вороне забрать детей в увитое колючими ветками гнездо. Изо дня в день дети читали книги, запоминали распорядок дня, умывали покрытое многодневной антиванской пылью лицо, расчёсывали волосы, чтобы можно было выстричь колтуны. Из беспородных волчат всего за несколько недель дети, мягкая глина, стали теми, кем и должны были стать в самом начале. Румяными, загорелыми, сильными ребятишками, которые познавали мир наощупь в горнилле войны. И в этом же пожаре у них было оно. Детство. Высеченное из стали, забранное ласковыми руками из-под самого кузнечного военного молота, который куёт клинки. Детство. Дюжина детишек наполнила дом Монтилье жизнью, которая покинула его после смерти Лориана.

Она, добровольно отказавшаяся от чести продолжать свой род, теперь думала о том, что всё это было не зря. Таковой была её судьба - научившаяся со смертью брата отдавать, Жозефина поняла, что она - куда больше, чем просто продолжительница рода Монтилье. Её любовь огромная, такая же, как её смелое сердце,

Она никогда не выносит ребёнка. Но под её крылом вырастут дети, которые не утопят свои печали и травмы в крови врагов. Не только те, что пришли из разрушенных городов в сердце Антивы, но и её собственные племянники.

- Сердца их бьются так же сильно, как боевые колокола. Все в порядке, леди Монтилье, с наследниками вашего рода все замечательно.

- С "наследниками"? - Жозефина округлила глаза, а лекарь улыбнулся ей в ответ одними глазами.

Женевьева вынашивала двойню. Жозефина переглянулась с ней и её тёмные крупные губы изломились в улыбке - её губы коснулись теплого лба, одними губами Жозефина прошептала.

"Так хорошо. Всё будет хорошо".

Может, от этого Жозефина стала такой сентиментальной. От того, что всё чаще она брала супругу своего погибшего брата под руку, прогуливаясь с ней по апельсиновой роще - Женевьеве нужно было дышать свежим воздухом и отдыхать. От того, как нежно молодая женщина брала её - Жозефинину - ладонь и укладывала к себе на живот, плохо скрывая откровенный восторг во взгляде, одними губами шептала: "Пинается. Тот, который сверху, такой тихоня. А снизу - так и норовит меня лишний раз пнуть. Почему-то я думаю, что это мальчики. Но как же здорово будет, если это девчонки...". Жозефине было всё равно, мальчики это или девочки, она уже любила их, всем своим сердцем.

Необязательно низвергать дитя из своего чрева, чтобы любить его.

Новая девочка ворвалась в их установленный порядок белоснежным вихреворотом. Словно бы в изумрудное марево молодых антиванских листьев проник ледяной ветер с морозных вершин - белой вороной среди молодых птиц ощущала себя Саирабаз, и это не скрылось от Жозефины - пожалуй, девочка и не пыталась этого скрыть. Дети смотрели на неё во все глаза, кто-то перешептывался, кто-то хихикал, мальчик, рядом с которым опустилась высокая васготка тут же отодвинулся от неё, будто бы испуганный нависшей тенью исполинки, и спрятал свой взгляд в старой книге. На мгновение в классе зависла тишина, пока Жозефина не прервала её приветствием.

Она, правда, сразу поняла, что ожидала от девочки слишком большого прогресса за время работы с Шокракар. За время, пока дома были воронята, она успела привыкнуть к тому, что те жадно проглатывали все знания, начиная от названий ягод, заканчивая рецептом кремовых трубочек - они дневали и ночевали в семейной библиотеке. Саирабаз была другая. Огражденная от знаний, опасная, та, которая старалась слиться с цветом стен вместо того, чтобы задавать вопросы и просить помощи, неловкая до основания рогов и кончиков больших пальцев. Другая. Смущённая, неправильная, неподходящая. Нет, не так. Неумеющая. А любого неумеющего можно научить.

Тонкие руки Жозефины предложили Саирабаз новый пергамент, когда первый пришёл в неловкость, но ни одного слова не покинуло её губ. Вместо этого Жозефина обогнула большой глобус, в котором пряталась облепиховая настойка и бутылка любимого вина, и поискала деревянную подложку для письма.

Детишки шептались, смуглый мальчишка с волнами непослушных вороных волос посматривал новенькую дылду через плечо, но вслух ничего не говорил - видимо, усвоил урок, касающийся того, что неосторожное слово может ранить похлеще наточенных ножей. И пускай Саирабаз казалась такой ледяной непреступной крепостью, Жозефина понимала. Те, кто свиду защищеннне всего, прячут самые уязвимые места.

Саирабаз старалась. Старалась очернить оперение белой вороны, как можно скорее, а Жозефина с сожалением изломила брови, медленно опускаясь на пол, забросанный мягкими подушками. Зашуршали её юбки, которые оказались лишь тонкой накидкой поверх легких шароваров. Жозефина села к Саирабаз вплотную, так, что её колени касались коленей девочки, и заглянула на чистый пергамент, подкладывая под него подставку - так уголь не будет рвать бумагу, встречая нужное сопротивление.

- Чш, - без лишних слов, Жозефина осторожно коснулась серой кожи - бронза и тёмный камень, - Я помогу?

Осторожно, будто бы боясь обжечь девочку, Жозефина прикоснулась к её пояснице и ощутимо надавила на неё - призывая Саирабаз выпрямиться. Сгорбившись, будто бы пытаясь побыстрее собраться в одно сплошное сплетение из неудобных длинных рук и ног, у Саирабаз точно ничего не получится. Теплая улыбка тронула губы Жозефины. Вокруг шуршали угольки по пергаменту, поэтому их разговор оттого не казался таким одиноким, как если бы они говорили в гробовой тишине.

- Сегодня мы говорим про семью. Ты знаешь это слово? Семья.

Семья. Папа заправляет ей упрямый локон за ухо, мама целует в обе щеки, бабушка нежно пожимает ладони. Трое братьев и одна сестра. Кто из всей семьи остался в Антиве?

- Первая буква "Эс". Прямо как в "Саирабаз".

Жозефина вовремя закусила язык, когда едва ли не ляпнула о том, что Саирабаз это имя. Она совершенно точно не знала женщины, которая назвала бы своё дитя "опасной особью" добровольно, обезличив все то уникальное и редкое, что в этом ребёнке было. Обезличивание, которое в Кун сделали традицией и основным принципом, ей претило.

- Семья, - ещё раз, медленно повторила Жозефина, придерживая большую ладонь Саирабаз, расслабляя её своей рукой и вкладывая уголёк между большим и указательным пальцем, а затем подводя кисть девочки так, чтобы она смогла написать первую букву, - Саирабаз. Семья.