RONAN MORWYN | РОНАН МОРВИН
паладин Таламара, чудотворец

Nicholas Galitzine

23 года | человек | Вальден

••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Образ персонажа

• Ронан - бастард, и до сих пор во многом именно это определяло его жизнь и её повороты, хочется ли ему, чтобы так было и дальше, он и сам пока не знает. О собственном происхождении ему известно немного: дочь мелкого дворянина, мол, страстно полюбила благородного князя Холдена, отдалась ему, а через девять месяцев прислала своего старого слугу с вопящим свёртком на руках к княжескому двору. В письме, найденном в пелёнках, обнаружились слова прощания и сообщение о том, что девица удаляется от мира в обитель Дьюны, а заодно - мольба не оставить новорожденного сына хоть какой-то опекой и милостью. Говорят, родом красавица была откуда-то из окрестностей Морвина, слух прижился, и вскоре как-то так вышло, что  мальчик стал для всех "Ронаном Морвином".
• На такой ли успех рассчитывала его безымянная мать или её надежды были скромнее, но Ронан привык считать, что судьба оказалась к нему, в общем-то, добра: князь принял бастарда, признал его, оставил при себе, поручил заботам семейного лекаря, чтобы родившийся не слишком сильным младенец выжил.
• Ронан и в самом деле выжил, а став старше, сумел порадовать отца: он обладал живым и гибким умом, нехватку физической мощи компенсировал ловкостью, лёгкостью и выносливостью и оказался весьма хорош в фехтовании, он схватывал на лету, когда его учили манерам, и быстро научился быть уместным - очаровывать, когда необходимо, и сливаться с тенями, когда нужно. А ещё, конечно, верный традициям Вальдена (и Холдена - в особенности) он чтил Таламара, изучал всё, что было можно, о великом боге, и проявлял заметное рвение в стремлении ему служить.
• Пожалуй, Ронан был бы идеален, если бы не родился бастардом. И если бы многое из того, чем он привык ненавязчиво щеголять, не было красивым фасадом, выстроенным, чтобы снискать одобрение и внимание князя и симпатии тех, кому случалось бывать при холденском дворе. В действительности Ронан действительно обладал живым умом и делал успехи в фехтовании, но вот с остальным было сложнее. Ему действительно нравилось очаровывать и любезно улыбаться, но было совсем не по нутру делать это, чтобы расположить к себе тех, кто кривился при виде бастарда, будто наелся кислятины. Он в самом деле умел молчать и держаться в тени, но обладал горячим сердцем и взрывным нравом, и порой покорное молчание давалось дорого. Наконец он обладал обострённым чувством справедливости и был склонен встать на сторону обиженного или униженного, оказавшись свидетелем беззакония - случалось, даже вступал в стычки из-за этого - но достаточно ли было его рвения, чтобы отправиться служить Таламару, как хотел его отец-князь? Готов ли он сам, Ронан, пойти этой дорогой и безоговорочно предаться служению богу закона? А если пойдёт и потом оступится, что его ждёт? Какой окажется его судьба?
• Впрочем, о чём бы он ни думал и ни тревожился, всё было решено: по решению отца Ронану предстояло присоединиться к ордену Таламара, о спорах не могло быть и речи. В шестнадцать лет юноша покинул дом с тем, чтобы примкнуть к братьям-рыцарям в их цитадели и вскоре принёс обеты.
• Стремясь заглушить сомнения и тревоги, смущавшие сердце, Ронан со всей страстью окунулся в служение Таламару. Кажется, его истовость и рьяность в ту пору несколько даже обеспокоила наставников и более опытных братьев-рыцарей, однако в итоге преданность Всевидящему была сочтена в больше степени похвальной, чем тревожащей, юношу ободрили, поощрили, уверили даже, что подобное благочестие приведёт его к высотам в ордене и к истинной благосклонности Таламара.
• До высот в таком юном возрасте было, разумеется, ещё далеко, а вот благосклонностью Меч Карающий и в самом деле Ронана осчастливил. Тогда ещё послушник ордена, он вместе с несколькими приятелями по случаю вышел на группу почитателей Жнеца, планировавших общий кровавый ритуал, содействовал паладинам в поимке преступников и был серьёзно ранен. Во время первого после выздоровления бдения в храме был осенён благословением Таламара, стал его чудотворцем и вскоре после этого - паладином.
• Служит в столице, имеет репутацию одного из самых достойных молодых рыцарей, отличается всё тем же острым чувством справедливости, которое теперь сдобрено уверенностью (порой доходящей до жестокости) паладина Таламара и природной страстностью натуры, прорывающейся всё чаще. Своим положением гордится, обязанности выполняет с честью, но чем дальше, тем чаще ловит себя на том, что людьми и страстями увлекается порой едва ли не больше, чем служением своему богу. И вместе с этим возвращаются тревоги и сомнения: правильно ли он выбрал? Не следовало ли воспротивится когда-то решению отца? Оступившись на пути служения, не потеряет ли он душу?..
• Чудотворец Таламара. Владеет владеть способностью при долгом/глубоком зрительном контакте пробуждать в человеке острое желание правдиво отвечать на вопросы, а в тех, кто сопротивляется этому желанию - фантомные боли. Чем дольше (или чаще) способность применяется, тем тяжелее последствия для Ронана - от сильных мигреней для временной слепоты.
Стал чудотворцем за верность в служении Таламару и активное участие в раскрытии секты Мола среди молодых дворян.

Дополнительная информация

• Обучен фехтованию, умеет плавать и ездить верхом, хорошо танцует.
Грамотен, знаком с историей и поэзией Вальдена, имеет представление о географии мира. Никогда специально не учился, но обладает сильным голосом и красиво поёт.
• Для паладина неумерен во всевозможных любовных связях, но старается избегать тех, кто в браке, поскольку не хочет слишком гневить Таламара, попирая супружеские обеты.

Планы игру, пожелания по сюжетам и игровые табу

• Хотел бы ввязаться в дела чудотворцев и Избранных, поучаствовать в проблемах с нежитью и/или новыми богами; сыграть духовный кризис на тему верности Таламару или ухода от него (если случится, не против и превратиться в бездушника); с радостью поучаствую в политических интригах, если получится как-то использовать происхождение; ничего не имею против романтики.
• Табу нет, но предпочту не играть детально кровькишки.

Что делать с вашим персонажем в случае ухода с проекта

• Если не впутается по уши в сюжет, пусть удалится в какую-нибудь дальнюю обитель молиться и выяснять отношения с собой и Всевидящим. Если в сюжет впутается, используйте, как будет нужно.

Пример поста

Создатель свидетель, не следовало этого делать. Не надо было идти к Хоуку, задавать вопросы, искать объяснения, пытаться что-то понять или, тем более, надеяться на что-то. Он, Фенрис, ведь всё знает, как бы он ни ненавидел Тевинтер, империя создала его и научила тому, как работает мир и какова природа идей, вещей и — особенно — магии. А любой маг неотделим от своей магии, она ему служит, она его искушает, и она же бесповоротно меняет его, как только он поддаётся искушению. Всегда поддаётся. Все всегда поддаются, вопрос только времени и цены.
— Fasta vass! — рыкнул Фенрис, минуя очередной поворот постепенно засыпающих улиц Верхнего города, с силой ударил кулаком в перчатке по стене дома и усмехнулся при виде того, какой тревожный взгляд метнул на него ночной патрульный.
"Нет, парень, нет, не бойся, ты здесь точно не при чём, всё хорошо. То есть... всё ведь ещё может быть хорошо?.."
Кажется, ещё никогда в жизни Фенрис не был так растерян и не уверен в том, что может и чего не может быть. Всю жизнь — по крайней мере, ту, которую помнил — он жил простыми и чёткими представлениями, желаниями и стремлениями. Именно эти простые, однозначные чувства вели его и тогда, когда он подчинялся хозяину, убивая по его приказу, и когда взбунтовался, и когда рвал сердца работорговцам и охотника за живым товаром, и, разумеется, когда послушался своего чувства благодарности и остался рядом с Гарретом Хоуком, готовый помогать ему, быть рядом с ним и сражаться за него.
Шло время, и Фенрис уверял себя, что он поступил правильно, ведь Гаррет особенный маг, не такой, как Андерс с его одержимостью, не такой, как сумасшедшая ведьма Мерриль, готовое вместилище для демона. Хоук сильный, сильнее многих, он владеет и собой, и своей магией, она никогда не будет управлять им, как не будет им владеть и ни одно искушение, глядящее горящими глазами из Тени. Фенрис говорил себе, что он просто благодарен, что отдаёт Хоуку долг совести, что они во многом сдружились в конце концов, и это неудивительно, когда речь о таком особенном человеке, как ферелденский маг, которого знает, как родного, весь Нижний город. И, разумеется, Фенрис не видел и не хотел видеть ни восхищение, которое постепенно начинает испытывать к Гаррету, ни ту странную острую радость, что охватывала его всякий раз, стоило им встретиться взглядами или где-то надолго остаться вдвоём, а то и просто сидеть друг напротив друга за "Порочной добродетелью". Тем, что можно было жить, не замечая этого, Фенрис наслаждался и позволял себе не всматриваться в то, во что всматриваться казалось слишком сложным.
А потом были Тропы. Поход, показавшийся бесконечным путём по заброшенным могилам и по костям земли. Смертельная опасность. Гаррет, кровь из его запястья, магия, оказавшаяся спасением — и раз и навсегда изменившая всё.
Фенрис не сказал Гаррету ни слова — ни там, под землёй, ни позже, по возвращении в город. Не праздновал со стальными. Стал уклоняться от общих дел компании, уже ставшей привычной. Ушёл в тень и для всех — даже для Варрика или Изы — пропал из виду. Много пил и молчал, бродя в одиночестве по своему полутёмному дому. От мысли о том, что по закону следовало бы навестить рыцаря-капитана Каллена и поведать ему о малефикаре в Верхнем городе, он с отвращением отмахнулся сразу: даже если Хоук преступник, Фенрис не предатель и нож ему в спину не всадит. Но если действовать не по закону, то как? Что делать? Напасть на Хоука самому? Пустить всё на самотёк и исчезнуть из города? Как быть? И откуда эта странная боль, поселившаяся после Троп где-то глубоко в груди? Так любивший простые чувства и ясные представления Фенрис тонул в водовороте треклятых сложностей и не понимал, как выплыть. И в конце концов, когда была допита последняя бутылка "Агреджио Павали", а усталую голову пробило мучительной мигренью, он решил, что дальше так не сможет и сумеет что-то решить, только когда ещё раз посмотрит Хоуку в глаза и услышит от него самого ответы на вопросы, из-за которых так отчаянно изводится. И именно поэтому он сейчас широким шагом шёл через пустую площадь к имению Амеллов, отстранённо удивляясь, с чего это вдруг подрагивают руки и готовясь говорить.
Стук в дверь, глухой и короткий. Лай мабари в доме. На вдохе дверь распахивается, на выдохе — звучит голос Гаррета, и Фенрис едва не немеет, глядя в знакомое лицо, в которое, оказывается, так давно хотел снова заглянуть:
— Хоук, — глухо отзывается он, переступает порог дома, откидывает капюшон плаща и замирает на секунду. Медленно обводит пристальным цепким взглядом переднюю, большой зал, гадая, в последний ли раз всё это видит.
Гаррет говорит, угощает, что-то предлагает — непринуждён, обаятелен, радушен, как всегда. И всё-то у него есть: приятный разговор, обезоруживающая улыбка, притягательность, с которой никто не смог бы состязаться, и, конечно, лучший антиванский бренди. Фенрис слушает стук сердца в ушах, прикрывает глаза, отстранённо ловит себя на желании улыбнуться той до странности тёплой улыбкой, на которую порой так легко его провоцировал Хоук. Раздражённо отмахивается от этой мысли, разворачивается и смотрит гостеприимному хозяину в глаза. Фенрис без меча, только кинжал на поясе, но до того напряжён, что сам чувствует себя оружием. Несколько секунд он молчит, слушая звуки дома, кажущиеся очень громкими, а потом негромко, глухо произносит:
— Магия крови. Там, на Тропах, — Фенрис скрещивает руки на груди. — Почему, Хоук? Зачем тебе? Кто об этом знает? У тебя это так же, как у Мерриль, или как-то по-другому? Скажи мне, — он не просит ответов — требует и смотрит на Гаррет так непримиримо и с такой болью, будто ничего сильнее этих чувств испытывать неспособен.