ХАННЕЛОР ЯСНЫЙ | HANNELORE THE FAIR

Избранный Амайи


Джош Уайтхаус (Josh Whitehouse) & Аслан (Хроники Нарнии)

100 лет | Перевёртыш (лев)

••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Образ персонажа

Обманчиво легкий и притворно легкомысленный, он один из самых популярных в известных в народе Избранных Амайи, который, несмотря на развеселый и шумный характер, никогда от возлагаемых на него обязанностей не отлынивал. Если нужна была его помощь или требовалось его божественное вмешательство, он всегда спешил на помощь, повинуясь воле своей богини. Впрочем, ответственное отношение к своим обязанностям и делам культа Амайи нисколько не умаляет того факта, что он остался тем, кем был в бытие смертным почитателем Амайи — добрым балагуром, весельчаком, который любит жизнь во всех ее проявлениях и охотно участвует во всех ее аспектах, будь то зарождение этой жизни или ее окончание.

Он может быть жестким и даже жестоким, когда это необходимо — выживание масс важнее одной отдельно взятой жизни, и хотя он известен как добрый святой и заступник, разное рассказывают о нем, и в части этих историй достаточно крови и жестокости.

С Рианом их связывает долгая дружба, которую не уничтожила даже сама смерть — прошло шестьдесят лет, и хотя их домены и не славятся добрыми отношениями, для них это не преграда. На многое они смотрят по-разному, но сходятся в одном — мир несправедлив и сломан, не в их силах изменить случившееся, значит, нужно жить с тем, что есть, и пытаться обернуть его в свою пользу.

Дополнительная информация

• За прошедший век о Ханнелоре сложилось множество легенд, мифов и историй. Человеческая суть такова, что всегда найдутся те, кому хотелось бы докопаться до истины, но за неимением веских доказательств, им остаётся лишь заниматься домыслами. Но какая бы присказка или баллада не звучала об именитом льве, он всегда с удовольствием послушает и не станет оспаривать, даже если там будет вымысла больше, чем правды. Сам он не любит вспоминать прошлое, потому что не видит в том смысла - его не изменить и не исправить. Ему больше нравится смотреть в будущее и жить настоящим, сегодняшним днём. Однако только внимательные, кто действительно заинтересован личностью избранника Амайи, сможет вычленить из народных баек, сколь бы их не существовало, всегда звучавшую в завуалированном или ином виде истину: в мир он пришёл один, никому не нужный с самого рождения. Калека и сирота. Его действительно оставили на попечение другим людям. Хорошо ли с ним обращались или плохо ли – остаётся тайной. Ханни всё равно давно простил за любые прегрешения, обиду и злость со стороны, а кого-то и вовсе предпочёл сразу забыть.

Несмотря на свой порок (врождённый вывих надколенника), что доставлял не мало проблем и боли, свой путь и цель жизни он определил в богадельне при храме Амайи, напросившись за еду и кров помогать сестрам и братьям милосердия. В уходе за стариками, нищими, неисцелимо больными, не важно какой расы и пола, наблюдая за работой местных врачевателей, Ханни решил, что не только всецело посвятит себя делам и служению Амайи, но и станет лекарем. И он не постеснялся добиться места в ученики при лучшем лекаре в богадельни – следовал с вопросами повсюду и попятам, по капле стачивая скептическое и шаблонное отношение, что калеки не приспособлены к обучению и являются только обузой для общества. Чуть позже увлёкся посещением библиотек и архивов, ради поиска и изучения работ прочих лекарей, и всех причастных к медицинскому ремеслу, чтобы углубленно разобраться в известных уже миру открытий в области анатомии человеческого тела и прочих рас со своими особенностями, что, несомненно, с жадностью поглощалось пытливым умом. Под руководством наставника изучал и разбирал болезни и патологии, причины и следствия, в сцепке с различными методами лечения травами и оперированием. В хирургии и вскрытии практиковался там же, в богадельне, – сначала на телах умерших, после на живых. Исследовал и много читал о видах и свойствах растений, чтобы в конечном итоге начать их смешивать и собирать в полезные составы, отвары, настои, мази и бальзамы. На малоизученном поле медицины было где разгуляться, чтобы со временем начать искать и открывать свои собственные, новые, более эффективные методы лечения...

В какой-то момент для расширения знаний и возможностей одной богадельни и маленького городка стало маловато. Ханни принялся за частную практику и сделался странствующим врачом, однако, не задерживаясь ни в одном городе или селе слишком на долго. Не чурался работы в военных госпиталях, охотно общался с костоломами и цирюльниками. Там где находил коллег по профессии, непременно обменивался знаниями и опытом, вновь пополняя свои записи для написания работ и книг. Он действительно стал одним из лучших врачевателей своего времени и не прекращал продолжать свои опыты и исследования под неустанные молитвы к Амайе, всецело веря, что без её вмешательства в дела лекарские не обходится... И уже тогда люди к нему тянулись, как только становилось известно, что он вовсе ни какой-то проходимец и шарлатан. Конечно, чуда не обещал, но процент выживаемости повышал. Бывали случаи, когда его и вовсе не желали отпускать из города и сулили чуть ли не королевские условия, но Ханни никогда не привлекало богатство и тем более «золотые клетки», не испытывал тяги и привязанности к конкретным местам или вещам. Он был просто добросовестным и щедрым лекарем, что за кусок хлеба и стакан тёплого молока, одну единственную койку под крышей, зачастую бесплатно и в любое время суток, оказывал помощь, что самое характерное, в первую очередь бедным и лишь после – имущим. Хотел того или нет, но, пусть и маленькая, добрая слава о Ханнелоре росла уже в то время, 75 лет назад.

Когда произошёл мор неясного происхождения одновременно в нескольких поселениях Вальдена, молодой лекарь непременно прибыл на место сразу, чтобы предложить и оказать посильную помощь. Однако победить обычными силами и известными способами не удавалось: никакие молитвы, магия и принятые карантинные методы не помогали. С каждым днём заражённых и погибших становилось всё больше, а ситуация всё хуже. Мор явно имел природу неестественную, что даже сам Ханнелор оказался заражен, однако, не обращая внимание на ухудшающееся состояние продолжал оказывать помощь, даже когда казалось, что в этом нет никакого смысла. В какой-то момент Ханни потерял над собой контроль - сильная лихорадка его подкосила. То ли в бреду, то ли во сне, мужчина упал в объятия той, кому душой и сердцем верен был всегда. Поддержка и колыбельная Амайи пришлись весьма кстати. Буквально через час прошла лихорадка и язвы от неизвестной болезни затянулись без следов, через два – искалеченное с рождения колено и деформированные кости, связки и мышцы ноги исправились и приняли правильное положение, а через три - мужчина открыл глаза и ощутил такой прилив сил и бодрости, как если бы наконец-то хорошо выспался за все те долгие, бессонные сутки. Коллеги, что лицезрели чудо, происходящее с телом Ханнелора на их глазах, - кто со страхом, а кто с благоговейным трепетом – уважительно отступили...

Мор удалось победить. Как и каким способом смог новоявленный Избранник Амайи – по сей день остаётся загадкой, но охотно выдвигаются версии в разных интерпретациях: в одних Ханнелор провёл ритуал и овеял всё вокруг божественным светом, в других, что исключительно каждого коснулось через его руки целительная сила Амайи, в третьих – что наколдовал и заговорил каких-то особых зелий и амулетов, и раздал населению, а в четвёртой – проспал всю самую трудную работу, пока его коллеги корпели и успешно создали лекарство и без его, святейшего львиного зада, вмешательства... Как бы там не было, Ханни не очень хочет вспоминать эту историю, где погибло очень много невинных жизней, а после ему пришлось буквально бежать из города на долгие годы, чтобы жадная толпа не разодрала его на части, желая решить за счёт избранника все свои бесчисленные беды и умилостивить Амайю. Пожалуй, именно тогда, в бегстве, стало впервые людям известно, что Ханнелор перевёртыш-лев. По началу это пугало и отталкивало общественность, но со временем стало обыденным фактом, особенно в свете того, что Избранник Амайи продолжал открыто и без утайки спасать, лечить и оберегать, нести слово и волю своей богини.

• Со своим внутренним зверем Ханни давно един и цел, оттого превращения даются просто. Тело крупного льва пышет молодостью, силой и здоровьем, как и тело человека – сейчас и не скажешь, что он когда-то был калекой и с трудом перемещался, и что за его плечами уже целый прожитый век. С годами всё больше предпочитает форму льва, чем человека, но в человеческих городах некоторые формальности требуют от него иного вида, потому к стенам городов он приходит по-прежнему человеком. В движениях человеческой формы отсутствует резкость или спешность, скорее прослеживаются толика неконтролируемой кошачьей лёгкости, плавности, ловкости и бесшумности.

• По сей день продолжает выпускать свои рукописные труды в помощь всем лекарям, практически анонимно, лишь оставляя неприметную «Х» - то ли крестик, то ли буква - на страницах в конце книг. Благодаря своим способностям, он теперь знает и видит гораздо больше о процессах в телах живых существ и их нарушениях, однако делится исключительно тем, что дозволит мудрая Амайя – ведь всему своё время. 

• Храмовые служители Амайи, торгаши, художники, ювелиры, скульпторы, кузнецы и прочие ремесленники не постеснялись использовать известность Ханнелора в своих целях. Внешность льва теперь можно встретить среди безделушек, картин, ювелирных украшений, игрушек, даже в узорах на одежде или оружии, щитах и броне. Продажи идут стабильно хорошо среди многочисленных верующих. Нравится ли это Ханнелору? Лучше поставить вопрос другим ребром: а кто его когда-то спрашивал? Хотя слава и почести Ханни не нужны, в целом затейников поддерживает, раз это помогает страждущим укрепить веру, а храмам Амайи пополнять не только казну, но и увеличить паству.

• Остался верен своей привычке не задерживаться надолго в одном месте, если только Амайе не потребуется иное. Оттого предугадать где и в каком месте окажется завтра или через месяц, и когда вновь вернётся Ханнелор – тайна для всех, как и для самого избранника. У него нет конкретных излюбленных территорий, мест, городов или собственного дома, но замок Кайрхилл в Аравеле можно было бы так назвать, если бы не наличие живых мертвецов и поклонников Марики – со временем смог, в какой-то степени, смириться, отнести по-философски, ведь ни что не идеально в этом мире, и позволить себе гостить у Риана чаще, чем в любой другой точке мира. Как ещё один ориентир: если где-то наметилась большая концентрация тьмы и образовалась эпидемия или пандемия, с высокой долей вероятности Ханнелор будет там.   

• В силу кочевого браза жизни, выучил все существующие, известные языки ровно на столько, чтобы знаний провести переговоры или что-то обсудить было достаточно. Родным языком можно считать эйдинский.

• Напрочь отсутствует чувство собственничества и алчности в отношении вещей, денег, власти, могущества, недвижимости. Считает всё это пустым, что делает всех живых излишне привязанными к балласту, который не потребуется за пределами бытия и окажется бесполезным, и на что точно не стоит тратить жизнь.

• Очень уважает крепкие семьи, чьи узы не способны разорвать никакие трудности и пороки мира, и таким весьма охотно отзывается на просьбы, в особенности, когда вопросы касаются бесплодности, тяжёлой беременности, осложнённых родов, а также детей и здоровья в целом. Детям покровительствует и помогает в трудную минуту всегда.

• Предпочитает не вмешиваться в ход естественных вещей и поддерживает баланс при необходимости. Практикует уединение и медитации. Когда Амайя даёт небольшой отгул своему избраннику и позволяет перевести дух, Ханни предпочитает проводит это замечательное время в диких и живописных местах, где восстанавливает силы и играет на флейте, вплетает в музыку живительную магию и творит маленькое чудо, привлекая жизнь и исцеление в небольшой кусочек земли вокруг себя. 

• В качестве хобби нравится резьба по дереву – на досуге вырезает незамысловатые фигурки зверей и дарит первому прохожему, по большей части детям. Верующие говорят, что они как обереги, защищают дом от тёмной магии, проклятий и болезней, а дети пытаются доказать взрослым, что зверушки оживают по ночам и стерегут их крепкий сон.
   
Планы на игру, пожелания по сюжетам и игровые табу

• Пути Амайи неисповедимы. Помогу доиграть то, что осталось недоигранным, вступлю в сюжетные арки про богов, поучаствую в личных квестах, поддержу задумки и идеи. А моё личное дело в мире маленькое и скромное – нести свет, исцеление, слово и волю Амайи в массы, увеличивать паству.
• Играю всё, что не будет конфликтовать и противоречить мировоззрению моего персонажа.

Пример поста

Лесть и похвала так и лились, как неудержимый поток, с красноречивого языка и наглых уст барда. Неожиданные, напористые и по молодому энергичные повороты речи, скорее всего, легко проникали в сердца и ловко выуживали со дна гордыню, самолюбие из людей, и непременно заставляли краснеть от самолюбования не только женщин. Пожалуй легат предпочёл не скрывать улыбку, словно довольный, черный кот, наблюдая за тем, как белая мышка пытается с ним играть, в попытке заставить потерять бдительность и реальность происходящего. Но к такому рода беседам легат оставался равнодушен. Будучи самодостаточной личностью, добившейся множества побед, поставленных целей, для своих молодых лет, и знавшим без того себе цену, его слух давно перестали прельщать чужие комплименты. Он видел достаточно сражений и как гибли люди. На поле боя лилась кровь из изувеченных тел павших, пропитывая собой все вокруг, что даже земля принимала грязно-багровый оттенок. И в том не было ничего романтичного, о чем любили вещать поэты, порой даже цели не были благородными, чтобы ради них идти на смерть... В суматохе сражений царил жестокий расчёт – либо ты, либо тебя,- и смерть. Такой образ жизни менял, уродовал, искажал сознание любого человека, вместе с тем происходили сильные метаморфозы взглядов на жизнь, заставляя смотреть на все под другим, более приземленным, без прикрас, углом, покуда великие мира сего сидели в роскоши и не знали бед. В мирное время, пресыщенный до отвращения светским обществом и показным напыщенным поведением, легата не трогали люди из мира роскоши или те, кто им прислуживал, и угождал, ради тёплого местечка и спасения собственной шкуры... 

— А если нет? Не похожи, то... Что? — решил подловить в ловушку барда и весёлые искры залегли во взгляде с хитрым прищуром. Хоть это и был лишь риторический вопрос, но любопытство никуда не пропало: действительно, что тогда? Значило ли, что для барда чужая внешность становилась решающим фактором и движущей силой на необдуманные поступки?   

Возможно именно потеря Калипсо сделала легата чуть более уязвимым к взаимной эмпатии. Но лживой игры в молодом человеке все же не ощущалось, он просто был таким, как есть: открытым, искренним, прямолинейный и весьма наивным, тем и был очарователен. Как ребёнок, которого ещё не успели испортить ни жизнь среди богатых покровителей и вседозволенности, ни горести, как результат обитания среди развращенного и алчного люда, способного без зазрения совести на смертельные интриги и ложь, идти по головам. Своей неискушённостью и чистотой, бесстрашным и мечтательным взглядом синих глаз, бард всё же смог затронуть что-то забытое и знакомое в очерствевшем сердце легата.

— Не нужно громких слов и обещаний, принятых на горячую голову, Лайтрейн. Жизнь - это великий дар, которым если и торговаться, размениваться или тратить, то ради того, кто тебе действительно по-настоящему дорог, ведь попытка будет всего одна и такой человек, как правило, тоже один. И не будет считаться зазорным, что тем единственным окажешься ты сам. Поэтому, распоряжайся даром мудро. — легат не намекал, что Калипсо того не стоит, скорее призывал задуматься барда о том, на что действительно он хотел бы потратить свою жизнь и стоило ли так легкомысленно завещать её на любую авантюру, что щедро, и порой не очень честно, предлагала судьба. 

— Мне достаточно, что ты истинно разделяешь мою горечь, за что я благодарен тебе. Всегда приятно осознавать, что кто-то ещё тебя понимает. — легат немного помолчал, обдумывая неожиданно интересную мысль, но счёл, что бард заслужил, за свои смелые чистосердечные откровения, маленькое удовольствие о котором просил. — Пойдём со мной. Если позволишь, я покажу тебе кое-что. 

Легат широким жестом руки пригласил следовать за собой на выход из гостиной. Как для человека с военной подготовкой, темп и ширина шага были непривычно размеренными. Проспериус намеренно давал возможность гостю осмотреться, но не слишком долго. Ведь его ждало кое-что по лучше всего вместе взятого. Пройдя через атриум, они оказались во внутреннем, красиво ухоженном, саду, где цвели те самые, именитые и не раз воспетые эросианские розы, маня своим прелестным ароматом. Где-то меж изумрудной листвы пальмовых, лавровых и оливковых деревьев виднелись маленькие и средних размеров белёсые статуи богиням и богам, или бюсты великим личностям, что почитали в этом доме. Расставленные поилки для птиц, привлекали к себе в зной разных пёстрых пернатых, отчего сейчас стояло наперебой дивное пение, которым можно было заслушаться и забыть обо всех невзгодах внешнего мира. Но внутри, почти в самом центре сада, если углубиться и отыскать маленькую беседку, можно неожиданно обнаружить застенчиво спрятанную, меж аккуратной виноградной лозы, жемчужину – Калипсо. С фрески на двух посетителей смотрела молодая и голубоглазая девушка, чей взгляд был наполнен глубокомысленной любовью и безграничной радостью, как если бы видела перед собой кого-то очень близкого и дорогого сердцу; белокурые локоны водопадом спадали по плечам и обрамляли правильные и милые черты лица; нежно коралловые губы были чуть приоткрыты, как будто вот-вот с них слетят добрые слова и нежный, бархатный голос станет усладой для ушей; утончённый и благородный стан был облачён в изящные, шёлковые одежды, ненавязчиво облегая женственные формы тела. Цвет ткани туник и столы – белый, золотой и красный - подчёркивал патрицианское, аристократическое, происхождение, а воздушная, полупрозрачная палла, удерживаемая фибулой, имела на себе тонкую вышивку в форме розы, лишний раз подтверждая принадлежность хозяйки к Эросианской Империи. Но самое важное было то, что художнику удалось передать образ так, что создавалась ощущение, будто девушка вот-вот сойдёт с фрески как живая. 

— Для этой высокоточной работы был нанят лучший художник, которого знает вся Эросианская Империя, – Аксий Барбати. – пояснил Проспериус, останавливаясь чуть поотдаль, но давая возможность Лайтрейу подойти ближе и самому увидеть и, при желании, прикоснуться. При виде Калипсо, во взгляде легата залегла глубокая печаль. Душа неразрывно тянулась к ней даже сейчас и с этим он ничего не мог поделать.

— На то, чтобы воссоздать детальный портрет, у художника ушло 3 года. — дело было вовсе не в умении или скорости, скорее в поставленных, казалось бы запредельных, задачах. И рукой мастера от бога это было достигнуто. Калипсо знала об этом портрете, ведь сама и позировала по просьбе Проспериуса. Он готов был для неё и статую заказать, но этого не случилось. Не задолго до этого девушка решила показать свой бойкий характер и разорвала с ним отношения в пользу другого...

— Пообещать в награду локон или ленту не могу. На данный момент это сокровище, — он возведенной вверх ладонью, провел по воздуху вниз, указывая на портрет, — всё что есть у меня от неё. К тому же... Я бы предпочёл, чтобы ты сам спросил её разрешения о столь личной награде. — не свойственная лояльность эросианцам-мужчинам, позволять женщине сказать свое мнение, тем более чужаку, раскрылась перед Лайтрейном, что даже самого легата смутило и он неловко кашлянул в кулак, не ожидая от себя таких слов вслух. 

— Однако золота в достатке и ты его получишь, если сможешь достать кольцо Амеса из царства Теней. Ведь любая работа и риски с ней связанные должны быть оплачены сполна. Думаю, теперь ты понимаешь, что кроется за тем заданием, о котором шла речь в объявлении. Истина во спасении Калипсо. Кольцо – это ключ. Золотую клетку, где она томится, оно не откроет, но станет связующим звеном, что позволит мне получить подсказку и помощь.

Проспериус на выдохе нашёл в себе силы наконец отвести взгляд и отвернулся от Калипсо, и тех воспоминаний, живо зазвучавших, как если бы те дни снова настали, когда они были вместе и он был по настоящему счастлив.

— Скажи, бард, что ты видишь? — зная, что талантливые люди имели своё виденье и порой на ходу блистали идеями, то, возможно, у Лайтрейна нашёлся бы стих или баллада для той, кого он желал увидеть, имел смелости просить локон и даже сравнить с Проспериусом. Нет, они не были похожи – по крайней мере так считал легат. Лишь схожие черты, генетически присущие только семье Ларции, могли проскальзывать в тех или иных анатомических моментах, мимике, жестах, но Калипсо всё равно была иной. Словно не от мира сего. Поцелованная богиней Эас. Другая.