ХОЧУ УВИДЕТЬ ВЗГЛЯД ЛИШЁННЫЙ СОЖАЛЕНИЯ

фамилия, имя: александр вальд; возраст: двигаемся ближе к 40?

red dead redemption 2 arthur morgan

Он появился в один из тех дней, когда суставы Мунинн гудели особенно сильно, а окна кабинета были запотевшими изнутри. За стеклом стоял мрак, разбавленный серым дождём.  На пороге — чужак. Широкоплечий, в промокшем до нитки плаще, с кожаным мешком через плечо и настойчивым, но не громким стуком.
Голос — хриплый, не от курения, от времени. Запах леса и мокрых копыт, немного дыма. В руках — свёрток с растениями. Алекс не был лекарем, но знал, как выкапывать корни, чтобы те не теряли силу. Мунинн сразу это поняла. Она смотрела на его руки дольше, чем на лицо.
— Вас прислали за оплатой?
— Нет. Мне сказали: «Отнеси. Передай. Спроси, нужна ли помощь». Вот и отнёс.

Александр никогда не знал, как вести себя с профессорами. Просто хотел снова оказаться полезным, нужным. Да и Мунинн не знала, как вести себя с людьми, которые не боятся её хрупкости. Он не глазел на окровавленные бинты. Не спешил. Просто поставил на стол мешок, поправил свёрток, вытянул травы — по одной. Даже назвал каждую, хоть и с ошибками. Но уверенно. Этого было достаточно, чтобы для себя решить — от него пользы в деле будет больше, чем от неё. Мнимый уговор, выгодный для них обоих — Муни хочет помогать тем, до кого никак не добраться, Алекс — смыть грязь прошлого с рук. В плотной сумке стучат бутыльки, осторожно расфасованные тонкой рукой, с записками к каждой. Порой, некоторым больным не хватало больше сил, чтобы дойти до её кабинета, или же они попросту обращались к ней за помощью через письма. Здесь он и пригодился, знающий далёкие дороги и бесстрашный. Вальд понимал что делать со склянками, хоть никогда врачем и не был, да и не хотел. Ему свобода была дороже. Хоть и такая несчастная.

— Знаешь, почему я начал развозить лекарства?
— Потому что совесть?
— Потому что я устал видеть смерть не в лицо, а в спину.

Он старше Мунинн. Немного, лет на пять, но выглядит старше — не от времени, а от усталости, будто внутри него спрессованы годы, которых он никому не расскажет. Когда-то он был кем-то другим. Не лекарем, не помощником. У него руки по локоть в чужой крови, и не насилием единым. Вальд знал пыль далёких дорог, запах свежей крови и гниющих трав, учился у таких, как сам потом презирал. Один из тех, кто выживает, а не живёт, кто жжёт свои дни, чтобы согреть других, не себя. Кто таскал трупы из болот и видел, как плачет мать, которая ещё не поняла, что ребёнок в её руках уже не дышит. Он не ищет искупления. Просто теперь делает иначе. Александр резко перечеркивает на старой карте не только пройденные дороги, но и места, куда не вернётся. Есть в мире места, которые давно пора забыть, давно пора распрощаться с ними навсегда. Мунинн всё же ему платит, даже если тот отказывается, неспеша прячет в старой куртке пару золотых. Ей они ни к чему больше, смерть уже медленно наступает на пятки. Но это подождёт.

Редко говорит о прошлом, но оно чувствуется в нём — в том, как он аккуратно заворачивает каждый флакон в ткань, боится разбить что-то большее, чем стекло. В том, как держит поводья — чуть жёстче, чем нужно, как будто боится упустить контроль. В том, как смотрит на пустую дорогу чуть дольше, чем требует осторожность.

— Иногда мне кажется, что я должна подготовить всех. И себя. Завершить исследования, раздать бумаги, кому надо. Уложиться в сроки. Смерть как защита диссертации. Только без комиссий.
— Скажешь мне, когда станет совсем плохо?
— Скажу. Наверное. Хотя, мне бы не хотелось, чтобы ты видел это. Всё это. Некрасивую часть.

Поначалу казалось, что дело в взаимном уважении, в тщетной попытке устаканить для себя общую цель. Они редко говорили — в этом и была суть. Тишина импонирует успеху,  но неумолимо оставляет после себя слишком много вопросов. Александр смотрит на мир глазами, в которых застыло что-то Мунинн непонятное. Смерть, много бессмысленных смертей кануло в Лету, но оставило после себя яркий след на его душе. Одна из причин стать на путь истинный, извиниться перед миром за всё, что было до. И всё же вопрос был задан, и именно это стёрло невидимую доселе грань. Уважение вызывает тошнотворное привыкание, неожиданное потепление, но без привычного оттенка жалости.
Вальд никогда не спрашивал, что болит, потому что знал: всё. И всё равно приносил согретое одеяло. Подкладывал подушку под спину, когда думал, что она уснула. Ловко поправлял перевесившуюся через локоть руку, когда она обмякала под утренней слабостью. Молча открывал окно, если она начинала задыхаться. И так же молча закрывал, когда ей становилось холодно. Он остаётся, когда она задыхается от боли, остаётся, когда у неё больше нет сил говорить. Спокойствие, которым можно укрыться. Не просит от неё ничего, кроме честности, и держит её рядом так, как держат тонкую чашку — не с жалостью, а с доверием. Странное чувство.

Больше всего Мунинн любит смотреть, как мужчина разворачивает бутыльки. Медленно, аккуратно, словно перед ним не просто стекло, а что-то живое. Никакой суеты, никакого раздражения — будто всё в мире может подождать, пока он уложит в коробку её тревогу, заткнёт ватой дрожь пальцев, а потом завяжет верёвкой утреннюю боль. Александр не касался её ни разу без нужды. И потому она всегда знала, что может попросить. Мунинн не считала себя сентиментальной. Но однажды заметила, что когда он уходил в дорогу, она дольше задерживалась у окна. Не потому что волновалась — кто она такая, чтобы беспокоиться? Просто чтобы убедиться, что всё на месте: он, лошадь, тяжёлая сумка за плечом. Чтобы в этот раз он вернулся. Чтобы ещё раз можно было дать ему список и знать, что всё будет сделано. Второе странное чувство.

— У тебя есть семья?
— Была. Не успел вернуться.
— Куда?
— Домой. Дороги... Они не всегда пускают обратно.

связь: заберу из гостевой куданить.

ХОЧУ УВИДЕТЬ ДВУХ МАСТЕРОВ СВОЕГО ДЕЛА

фамилия, имя: Тео «Кукольник» Синдель и Закария «Часовщик» Урмагер; возраст: 30+ | ~300

Reverse 1999 | The Magnus archives Shamane | Jonathan Sims

[indent]Среди узких переулков торгового квартала Мориона, за витиеватыми вывесками, лоточниками с глинтвейном и мастерскими, где правят обувь и подгоняют манжеты, спрятана небольшая мастерская — «Сердце и Стрела».
Кто-то идёт туда за тростью. Кто-то — за игрушкой для племянницы. Кто-то просто чтобы постоять у витрины, за которой аккуратно кланяется плюшевый заяц с деревянным сердцем. Рядом с ним всегда что-то новое: медвежонок с латунными лапками, ветряная кукла с глазами-линзами, птичка, хлопающая крыльями. Если приглядеться, можно заметить: игрушки двигаются. Незаметно — чешут щёку, если рядом зевают, склоняют голову, когда кто-то задерживает взгляд.
[indent]Все знают, что заведуют им двое, и если спросить про игрушки:
[indent]Кукольник скажет, что это случайность. И улыбнется. Он всегда улыбается — так, как улыбаются те, кто не хочет объяснять.
[indent]Часовщик рассеянным жестом поправит монокль на глазу и пригласит зайти внутрь.
[indent]Иногда люди тихо шепчутся, мол, один из них умеет оживлять вещи, а другой — останавливать время. Но никто не торопится задавать такие вопросы. Особенно тем, кто чинит не только кукол, но и людей — создавая протезы, аккуратно, точно, словно возвращая телу возможность снова стать своим.

---

[indent]Тео «Кукольник» Синдель

[indent]Иногда дети, впервые попадая в лавку, думают, что Кукольник и есть её хозяин. Он смеётся — и не ругается. Он всегда смеётся. Даже когда пальцы дрожат от бессонной ночи, даже когда взгляд выдает усталость, слишком плотную для его возраста.

[indent]Тео умеет быть добрым. Не потому что не сталкивался со злом, а потому что однажды выбрал не быть ему подобным. В магазине он делает игрушки: мягкие и лужёные, шелковые и скрипучие, с подвижными ушами и глазами, полными странной нежности. Дракончики с шевелящими хвостами, куколки, кивающие в ответ на имя, лошадки, что качаются едва заметно — сами по себе. Он говорит, что игрушки остаются с теми, кому не хватило детства. А ещё — что они умеют ждать.

[indent]Тео — человек, которому легко верят. В его руках материалы ведут себя так, будто с самого начала мечтали стать кем-то — совомедведем, вороном, человеком. Не с помощью магии, а лишь за счёт точности, терпения и умения представить желаемую форму. Потому что каждый протез, каждая игрушка — это шанс кому-то вернуться к тому, что казалось потерянным. Не обязательно прежнее тело. Иногда — прежняя смелость. Прежняя походка. Прежний смех.

[indent]Тео собирает конструкции с точностью скульптора. Гибкие суставы, подвижные пальцы, лёгкий, но надёжный каркас — всё продумано до мелочей. Он создаёт протезы, в которых важна не только прочность, но и удобство, ритм, вес, ощущение возвращённого контроля. Чтобы пальцы сгибались естественно. Чтобы колено не подводило на лестнице. Чтобы человек, впервые сделав шаг, не чувствовал себя чужим в собственном теле. У Тео глаз мастера и редкое чувство меры. Рука знает, где остановиться, а голос — когда сказать:
[indent]— Всё будет работать. Проверено.

[indent]Проверено. Он говорит это так, будто уже видел. И иногда кажется — действительно видел. Люди шепчутся, что Кукольник умеет заглянуть на пару минут вперёд — не в жизни людей, а в судьбу вещей. Что он может знать заранее: пойдёт ли ребёнок, которому собрали новое бедро, в этом месяце в школу.

[indent]Он сам об этом, конечно, молчит. Просто время от времени даёт советы, которые почему-то сбываются.

[indent]Он из тех, кто умеет быть рядом. Тихо и ненавязчиво, или, наоборот, громко и весело. Спокойно работает и в шуме, и в тишине. И вообще, кажется, всегда оказывается ровно тем, кем нужно — если не требовать от него объяснений.

[indent]Он поддерживает Часовщика. Убирает за ним чай, когда тот забывает, что его налил. Приносит еду, когда тот снова живёт на табаке и кофе. Не задаёт вопросов, когда дрожат чужие пальцы, но отвёртка всё равно лежит в руке. Иногда говорит «мы» вместо «я», когда речь идёт о протезах: «Мы подточили шарнир чуть глубже, должно сгибаться мягче. Мы проверим утром.»

[indent]Часовщик не возражает.

[indent]У Тео сильные руки и уверенный голос, но иногда ночью он садится в мастерской и смотрит, как дёргается у потолка одинокая игрушечная летучая мышь. Он думает о Пустоте. О том, что сделал недостаточно. И продолжает делать — ещё одну игрушку, ещё один протез. Потому что остановиться — значит предать собственную память.

[indent]Пустота забрала у него жену и детей. Это знают те, кто знал Тео раньше. А теперь — просто не спрашивают. Он не избегает тёмных разговоров, просто умеет быть ярче их. Часовщик иногда называет его голосом настоящего. Сам Тео только улыбается — мол, он просто лучше слышит людей, чем себя.

---

[indent]Закария «Часовщик» Урмагер

[indent]Никто не знает точно, сколько ему лет. На вид — немного за сорок, но взгляд выдаёт больше: усталость, неуместную осторожность, ту сосредоточенность, что не рождается без столетий наблюдений. А если посмотреть на него внимательно — в жестах будет что-то неуловимо старомодное, слишком выверенное. Словно каждое слово он уже говорил, но теперь хочет подобрать его иначе. И ещё: он всегда немного опаздывает в разговор — не из-за рассеянности, а потому что размышляет чуть дольше, чем принято.

[indent]В прошлом — аристократ. Он знает, как держать бокал, как вести разговоры и как избежать чужого назойливого внимания. Его учили манерам, философии, языкам, политике, а он — сам — выбрал механику. Не боевую, не громоздкую, а точную. Тонкую. Ту, что требует терпения и внимательности, до рези в глазах, до боли в напряжённой спине.

[indent]О прошлом он не говорит. Не скрывает, но будто и не помнит. Всё было где-то в другом времени, в другом механизме, в котором сорвалась пружина. Теперь он делает часы. Не просто красивые — живые.

[indent]Те, что не отстают даже в море. Те, что учитывают частоту пульса владельца. Те, что словно знают, когда им остановиться.
Именно он отвечает за точную настройку протезов: за то, как двигается палец, как сгибается сустав, как перекатывается шарнир. Его работа не видна глазу, но чувствуется в каждом движении тех, кто носит его творения.

[indent]У него тонкие пальцы. Иногда дрожащие — когда он без дела. Но за столом, под лупой — он как будто становится другим. Сконцентрированнее. Будто под его ногами щёлкает маятник, отмеряя ритм руке.

[indent]Мастерством рунного дела овладел поздно. Слишком поздно, когда разум уже был подточен постоянными попытками понять нечто, что не поддаётся рассудку.

[indent]Он тянется к рунной плоскости с опаской, почти с извинением. И работает с ней как с капризным музыкальным инструментом — не навязывая, а уговаривая.

[indent]Он работает так, словно со временем научился слышать мир иначе: слышать, как должна звучать правильная руна. И тогда он берёт за основу не знание, а ощущение. Редко ошибается. Почти никогда не повторяет.

[indent]Он не говорит о семье. У него их двадцать две — каждая в виде часов. Настенных, карманных, наручных, встроенных в мебель и пружинящих внутри музыкальных шкатулок. Все заведены на разное время. Все живут своей жизнью. Он смотрит на них, как лекарь считает пульс под пальцами — стараясь уловить, не прячется ли где-то сбой. Утром он проверяет, какие пошли вперёд. Какие отстают. Какие, быть может, начали спешить — и значит, что-то изменилось.

[indent]В лавке он бывает нечасто. Чаще — в мастерской за перегородкой, где под потолком свисают гирлянды из шестерёнок, шурупов и прочих деталей, витающих на тонких проводах, как стая причудливых птиц. Но если выходит — то не просто так. Например, чтобы взять у ребёнка сломанную деревянную птичку и сказать:
[indent]— Она пыталась лететь. Видишь, как у неё перо сбилось? Но теперь будет петь по-настоящему. Надо только дать ей немного времени.

[indent]Никто не называет его безумным вслух: забывчивым — да, рассеянным — пожалуй. Каким угодно. Но стоит поймать на себе его взгляд — тяжёлый, тёмный, как будто под зрачком таится глубинная память — и любые обвинения прилипают к языку, не решаясь быть произнесёнными. Он просто знает слишком много. Просто не укладывается в привычные рамки.

[indent]И ещё — он слушает. Не ушами — пальцами, воспринимая мир через прикосновение. Слышит, как звенит пружина под кожей. Как трещит под нагрузкой механизм в колене. Как сдвигается зубчик, когда кто-то входит в лавку с разбитым сердцем и согнутой спиной.

[indent]Он не верит в бессмертие.
[indent]Он верит в точную настройку.
[indent]И в то, что любой механизм можно починить — если понять, на что он был рассчитан.

---

[indent]Добро пожаловать в мастерскую Часовщика и Кукольника.
[indent]Они работают в разных ритмах, но удивительным образом подстраиваются друг под друга. Один отвечает за точность. Другой — за то, чтобы в этой точности можно было двигаться без боли. Они почти не говорят о личном, но могут часами спорить о том, должен ли протез повторять старую походку — или учить новой. Если кто-то услышит их через стенку, подумает: это братья. Или отец и сын. Или просто два человека, которые — по странному совпадению — не умеют быть поодиночке.
[indent]И всё же между ними расстояние.
[indent]Всегда чуть больше, чем нужно. Как между курантами и маятником.
[indent]Как между сердцем и стрелкой.

---

дополнительно:
♦ Часовщик — мастер рун, осознавший свои способности слишком поздно. Хотим увидеть человека, который не справляется с грузом прожитых лет и медленно сходит с ума. Вот только куда ведет его дорога безумия?

♦ Тео — получил клеймо Мнимого: он может заглядывать на пять минут в прошлое и будущее, что и использует для своей работы, чтобы убедиться, как будет работать протез или механизм. Вот только чем он заплатил за это клеймо? Собственной рукой или чем-то большим? В другом варианте у Тео была руна оживления, позволяющая, собственно, оживлять свои творения. Вы можете выбрать тот вариант, который вам больше нравится.

♦ Персонажи абсолютно независимые, между ними могут быть любые отношения — главное сохранить это партнерство и веру друг в друга. А уж только этим ли ограничивается, и куда приведет — все в ваших руках.

♦ Если вы еще не поняли, оба два — в данный момент живут в северном герцогстве и делают одни из лучших протезов среди всех мастеров Дагорта.

♦ Понимаю, что на Шамана из Реверса может быть мало артов, внешность Кукольника можно сменить, например на gale из baldurs gate 3.

♦ Накурили вместе с @Thaddeus Rehnquist, очень ждем, без внимания не останетесь, есть даже кому новую руку сделать.

связь: пишите в гостевую, там заберем.